— Сейчас тут десять часов, — с уверенностью сказал я.

— Верно, — подтвердила Шереметьева и добавила, — без четверти десять, если быть точнее.

— Тут секунды идут чуточку по-другому, — пояснил я разницу в показаниях. — Думаю, каждый час прибавляет еще пять минут. Хотя я не удивлюсь, что временные аномалии тут могут проявляться по своим правилам.

Со мной не стали спорить и спрашивать о происхождении хронометра. Что только успокоило меня.

— Так что, идем дальше? — Олег обвел нас всех тяжелым взглядом, задержав его на Алине и бледном Сергее.

— Я за то, чтобы идти, — поднял руку Иван. — Сестра тоже.

— Без тебя могу ответить, — раздраженно сообщила девушка и вскинула ладонь над головой.

— Боюсь, завтра наши проводники внезапно заболеют, — предположил я негромко и тоже проголосовал за продолжение путешествия.

— Я в деле, — глухо отозвался Суворов.

— Идем, — вторила сводному брату Алина, и старший Шереметьев кивнул, как мне показалось, обреченно.

Мы быстро собрали годный провиант, рассовав его в свои котомки. Все согласились с тем, что легкий голод принесет меньше вреда, чем возможная одержимость. К слову, испорченных пакетов оказалось немало. Я осмотрел некоторые из упаковок и подумал, что их мог погрызть кто-то вроде крысы или…

— Белки, — нахмурился я и уточнил у Проньки, — ты белок видел?

— А как же, — удивился он. — Почитай, всю дорогу рядом с нами бегут.

Мы оглянулись, но не увидели ни одного грызуна.

— А сейчас чой-та не видно их, — продолжил погрустневший парень. — Они и на плечи мне запрыгивали. У меня были сухарики по карманам, так я их все и скормил ентим бельчатам.

— Ясно, — я потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. — С местной фауной мы не контактируем.

— Что? — озадачились деревенские.

— Живность не подпускаем к себе. Никакую.

— Так это все знают, — зло пропыхтел Лысый, зыркая на старостиного сына. — Токма этот малохольный не ведает, что в Лукоморье не стоит кормить никого.

Алина густо покраснела, очевидно, вспомнив, как сама угощала белку на тропе. Я подумал, что ей повезло потерять ту упаковку с орешками. Не ровен час, она и сама могла стать одержимой чем-нибудь недобрым. Видимо, не только меня посетила такая же мысль. Олег привлек к себе сестру и заглянул ей в глаза.

— Будь осторожнее.

Она кивнула и решительно поджала губы.

— Я справлюсь.

Мы выстроились в цепочку и направились дальше. Замыкать шествие вызвался Лысый. Я подошел к нему и предупредил:

— Надумаешь сбежать — я вернусь и прибью тебя.

— Я не дурак, чтобы одному уходить, — парень выпучил глаза. — Меня ж одного сожрут тама… — он оглянулся на тропу, и я заметил, что парень дрожит.

— Если что случится, прячься мне за спину и не мешайся под ногами, — смягчился я.

— Не извольте переживать, — Ленька бережно погладил свой амулет. — Я не стану мешать вам биться с чудами-юдами.

Несколько раз тропа сворачивала под немыслимыми углами, раздваивалась, а то и расходилась в три дороги, становилась утоптанной, чтобы потом исчезнуть в траве.

Длинный Ленька взмахом руки предлагал еам остановиться и припадал к земле, чтобы приложиться к ней ухом. Он лежал так некоторое время, прищурившись и прикусив от напряжения высунутый кончик языка.

Пронька после произошедшего погрустнел и, наконец, стал догадываться, что прогулка вовсе не увеселительная. Парнишка хоть и был крепким, но выглядел немного подуставшим от долгого перехода. Он иногда спотыкался, подкидывал на спине похудевший рюкзак и часто пил воду. От этого его лоб покрывался испариной.

— Зачем мы взяли этого увальня с собой? — осведомился Иван, подойдя ко мне поближе. — Ты ведь понимаешь, что я шутил про старостиных детей. И тащить с собой Проньку смысла не было.

— Я не особенно доверяю Пахому и решил взять его сына с собой, чтобы вслед нам не выстрелили из ружья.

— Ружьем ты называешь еду и воду, которую нам выдали в дорогу? — парень проявил прозорливость.

— Верно, — кивнул я.

— Надо было просто сломать старику ногу и узнать, замыслил ли он что-то против нас или нет.

Я посмотрел на Пожарского, пытаясь понять, шутит ли он.

— Успокойся, народник. Не стал бы я этого делать и портить шкуру деревенщине, — отмахнулся парень и вернулся на свое место в цепочке.

А я подумал, что если бы друг знал про сонное и приказ отравить нас в походе, то травмой ноги Пахом не отделался. Скорее всего, старосту бы повесили на воротах. И я не стал бы препятствовать расправе.

— Что это? — неожиданно хриплым шепотом спросила Алина и указала куда-то верх.

Прежде чем запрокинуть голову, я оглянулся и убедился, что ведьмаки не теряют бдительность и также смотрят по сторонам.

У ствола дерева, которое стояло чуть дальше от тропы, на высоте нескольких метров виднелось большое гнездо. Свито оно было из крупных веток, перьев и как мне показалось тонких желтоватых плоских костей, напоминающий ребра.

Проводники побледнели и разом словно стали меньше.

— Его тута быть не должно, — Щербатый затрясся как осиновый лист.

— Тихо, — внезапно сурово приказал Длинный Ленька. — Идем молча и не шумим. Ежели оно двинется, то будет худо.

Никто не стал спорить и зашагали дальше. Пронька принялся икать, но тут же приложился к бутылке, сделав несколько долгих глотков.

Спустя полчаса нас отпустило напряжение, и Олег, наконец, спросил у ведущего:

— Мы сбились с пути?

— Это путь сбился, — возразил парень. — Енто порой случается. Но чтобы гнездовье-вороновье сдвинулось — не бывало такого раньше.

— И кто в нем живет? — нахмурилась Марья.

— В нем не живут, а умирают, — просипел Рыжий, который побледнел настолько, что его веснушки стали казаться почти черными. Под глазами залегли темные круги.

— А кто его свил?

— Оно само себя вьет, когда кого-то жрет, — гнусаво произнес Пронька, чем удивил каждого. — Я ведь слухаю, когда взрослые говорят. И батя рассказывал о гнездовье-вороновье.

— Впервые о таком слышу, — призналась Алина и при этом казалась обескураженной.

— Лукоморье, — многозначительно заметил ее брат и обратился к Лысому, — поглядывай назад, чтобы никто не настиг случайно.

— Случайно — это вряд ли, — пошутил Иван и тотчас осекся под мрачными взглядами сопровождающих.

Сестра буднично отвесила ему подзатыльник.

Я много раз оборачивался, ощущая смутную тревогу. Пару раз мне мерещились тени, которые тотчас рассеялись, стоило мне к ним присмотреться. Птицы смолкли, кузнечики в траве прекратили стрекотать. Лишь ветер шумел в кронах деревьев.

Мы вышли на полянку, покрытую сочной травой, не знающей косы. Посреди прогалины лежало поваленное дерево и оно уже успело покрыться мхом и гроздьями грибов. Крохотные голубые колокольчики покачивались на ветру. Тропа тут терялась и мы решили немного отдохнуть, чтобы определиться с дальнейшим направлением движения. Длинный Ленька скинул рюкзак и вновь припал к земле. Мне вдруг показалось, что он не совсем человек. Было в его облике что-то роднящее его с нечистью. Я прищурился, вглядываясь в парня, и понял, что в нем и впрямь есть что-то темное. Кончики ушей немного заострились, язык стал сероватым. Наверняка остальные путники этого не замечали. И все потому что не были темными. Видеть подобную нечисть мог только я.

Быть может Лукоморье меняло проводников, которые ходили сюда слишком часто. Они вероятно и сами не понимали, что становились частью заповедника.

Алина подошла к Проньке и тронула его за локоть.

— А что ты знаешь про это гнездовье-вороновье? Я никогда не слышала о такой нечисти.

Парень смутился и уставился на носки своих стоптанных кроссовок.

— Оно местное. Такой больше нигде нет, как батька говорил. И оно неживое, — тихо заговорил Пронька, словно бы обращаясь к самому себе.

— И как оно появилось?

— Однажды какая-то девка понесла от чужого мужа. Тот не захотел позора и отказался от потомства. Та девка решила отравиться травой лютой, что зовется у нас вороновым глазом, и накормила ягодами черными свое неразумное дитя. Но сама не померла, потому как вывернуло ее. А дитенок помер, даже имени от отца не получив. Мамаша с горя не отнесла его в храм и не записала в книгу померевших. Вместо этого оставила у кромки заповедного леса и ушла прочь. Но на полпути одумалась, вернулась и захотела сделать все по совести. Вот только дитенка там не было уже.

— Глупости какие, — тревожно отозвалась Марья, но было заметно, что ей не по себе от увиденного гнездовья и всей этой истории.

— Ходила девка к лесу, плакала и просила местную нечисть вернуть ей косточки, чтобы похоронить их по традиции и дать имярек дитятке. Да только не было уже того дитя. Лукоморье